Том 3. Советский и дореволюционный театр - Страница 191

191

Луначарский выступил как театральный критик в самом начале XX века, когда не было недостатка в громких критических именах. И тем не менее еще не существовало подлинно научного подхода к творчеству даже крупных актерских индивидуальностей и целых сценических коллективов. Большинство театральных критиков той поры придерживалось чисто субъективных, чаще всего эстетских, оценок, ограничиваясь в своих рецензиях передачей беглых впечатлений от виденных на сцене спектаклей. Мало того, некоторые из них утверждали, что театральная критика и не может быть другой, что в этом субъективизме ее настоящее отличие от науки, строящейся на прочных основах и обобщениях.

Луначарский, отличавшийся уже в юные годы огромной эрудицией во многих областях человеческого знания и страстным политическим темпераментом, обладал удивительным умением мыслить исторически, во временных рамках, и вместе с тем глубоко эмоционально чувствовать и вникать в художественное творчество. Не удивительно поэтому, что даже ранние его статьи и театральные рецензии выделялись на общем фоне дореволюционной русской критики. Имя Луначарского с; начала XX века все чаще встречается на страницах прогрессивных газет и журналов, все больше расширяется круг тем и интересов молодого автора. Когда Луначарский на время обосновался в Киеве, он поместил в 1904 году ряд театральных рецензий и статей в полулегальной марксистской газете «Киевские отклики». Весьма характерно, что серию этих выступлений он начал статьей «О театральной критике». В ней прозвучали необычные для подцензурного издания слова осуждения капиталистического театра и его зрителя — бездумного крупного буржуа, ищущего в театре развлечения и «щекотания нервов». Луначарский предъявлял строгие этические и эстетические требования к критику, приходящему в театр на правах судьи и прокурора. В рецензиях молодого Луначарского нет обычного для его эпохи фрагментарного стиля, свойственного многим эстетствующим критикам-субъективистам. Все высказывания о спектакле и драматургии подчинены у него логическим требованиям исторической оценки. Ни один спектакль того или иного театра не является случайным, он составляет неразрывное звено в общем процессе развития данного театрального организма.

Выступая со всей резкостью против декадентского, мистического и безыдейного театра, Луначарский в статьях 1904–1907 годов, когда он непосредственно работал под руководством В. И. Ленина, отстаивал принципы реалистического искусства. В статье «Задачи социал-демократического художественного творчества», опираясь на известные ленинские высказывания о партийности литературы и искусства, он нанес решительные удары многочисленным в ту пору апологетам «чистого искусства».

Рассматривая с этих позиций современную ему русскую драматургию, Луначарский особенно выделял как положительное явление пьесы М. Горького «Варвары», «Мещане», «Дачники». Он отмечал их общественное значение, воинствующий характер, страстные призывы к перестройке общества. Эти же принципы позволяли Луначарскому чутко улавливать путаницу, фальшь, декадентские нотки в таких пьесах Леонида Андреева, как «Царь Голод» и «К звездам».

По мере роста революционного движения в стране, в пылу партийной полемики, в огне борьбы за ленинские принципы укреплялось т мужало мировоззрение Луначарского. Его философские шатания и заблуждения в предоктябрьский период порой приводили к идейным срывам, но в большинстве своих критических оценок он оставался верен революционному делу и неизменно требовал от творящего художника непосредственной близости к современной жизни, к интересам пролетариата. После поражения первой русской революции Луначарский был вынужден жить за границей, в эмиграции, поэтому в его театрально-критическом наследстве сравнительно мало статей, связанных с русским театром той поры. Зато начиная с 1918 года он создал огромное количество работ, посвященных строительству советского театра. Общеизвестно, что Луначарский, будучи первым народным комиссаром по просвещению, особенно заботился о культурном росте молодой Советской Республики. В предисловии к книге «Театр и революция» (1924) он писал:

«С детских пор и по сию пору я лично и непосредственно любил театр и поэтому, конечно, посвящал ему немало внимания. Изучал непосредственно сцену, театральную литературу, историю драматургии и т. д.

Когда мне пришлось в течение нескольких лет руководить делом просвещения первой социалистической республики, меня даже упрекали, будто я слишком большое внимание уделяю театру».

В области театра и искусства с первых дней Октября ему предстояла поистине гигантская, небывалая работа. Он должен был стать проводником театральной политики партии и Советского государства, заключавшейся в том, чтобы, сохраняя все самое ценное в области старого театра, заботливо создавать и выращивать искусство новое, рожденное Октябрем.

В тягчайших условиях голода и разрухи, унаследованных от войны, в пору, когда Красная Армия отбивала натиск интервентов и белогвардейцев, многочисленная рать работников искусства с подлинным энтузиазмом создавала новые театры, студии и самодеятельные рабочие кружки. Казалось, все трудности, встречавшиеся на пути, были лишь огневой закалкой для молодых талантов, выходивших из народной массы. Однако, воссоздавая величественную картину культурного строительства первых лет революции, нельзя рисовать ее только розовыми красками. Между сторонниками новой пролетарской культуры и защитниками старых, порой одряхлевших форм сценического искусства шла упорная борьба. С одной стороны — восторженная молодежь, шедшая под знаменами «театрального Октября», была склонна рассматривать дореволюционное искусство как безнадежно зараженное буржуазной культурой. С другой стороны, правильно выступая против этих проявлений «детской болезни левизны» в театре, как говорил Луначарский, используя известное выражение В. И. Ленина, многие маститые деятели сцены на первых порах все же с недоверием и опаской относились к новой власти и новому зрителю. Нужно было обладать выдержкой, тактом и даже личным обаянием, чтобы сломить и побороть скрытое недоброжелательство, а порой и явный саботаж части старой художественной интеллигенции. Немирович-Данченко писал об этом: «Люди театра не забыли, как в первые месяцы революции они приходили на собрания, заряженные „протестом“ до зубов, со стиснутыми скулами, а после полуторачасовой зажигательной речи, под мягкими, но беспощадными ударами железной логики сбрасывали с себя все сомнения и с места рвались в бой за вожаком. Самые непримиримые, самые упрямые!»

191